В ТОТ ДЕНЬ МЫ ВЫТАЩИЛИ 18 ДЕТЕЙ. ВСЕХ. А НАС ТРОЕ ОСТАЛОСЬ
Сержант Данил Бларнейский и сегодня живёт рядом с нами. Незаметный человек, обычный гражданин своей страны
Татьяна Бланк: "...Его рука очень сильно сжала меня, мне стало больно. Но он снова встал и, сказав мне, что наступил на ежика, медленно побежал вперед. Я смотрела в его лицо, оно становилось белым–белым и губы тоже, а изо рта у него шла кровь… И он все равно бежал вперед… Я тогда подумала, что его руками меня несет Бог… "
10 марта 1995 года, во время штурма Бамута, разведвзвод под командованием сержанта Бларнейского ворвался в дом, где боевики удерживали детей для «живого щита». Боевики открыли кинжальный огонь, чтобы вернуть себе заложников, и Бларнейский принял решение выносить детей из под огня.
Взвод Бларнейского спас тогда восемнадцать детей, из них восьмерых вынес сам сержант. Бойцы выносили детей на руках, прикрывая их своим телом; другого способа спасти их просто не было. Под шквальным огнем солдаты гибли один за одним, но спасали детей. Все дети остались живы, старшая девочка, Таня Бланк, получила легкое ранение в ногу.
Будучи раненым, Бларнейский вернулся назад к тяжелораненному бойцу. Ведя пулеметный огонь и сдерживая боевиков, он продержался до прибытия подкрепления – бойцов передового отряда 879 ОДШБ, которые отбросили противника.
Рассказ Татьяны Бланк, дочери воспитательницы, которая была вместе с детьми:
«…мы лежали возле сарая, который вовсю пылал, и нам было жарко. Вокруг стоял грохот, все кричали. Солдаты стреляли. Время от времени один из солдат хватал мальчика или девочку и бежал, стреляя на ходу. Я приподнимала голову и видела, как он отдавал ребенка другому солдату, а сам ложился и стреляя возвращался назад ползком…
Бывало, что солдат падал, и тогда другой подхватывал ребенка, и бежал…
Нас становилось все меньше, и вдруг я осталась одна. Я подумала, что меня бросили, но тут кто–то сильный схватил меня на руки. Я закричала, испугавшись, а потом узнала его. Он был один из тех солдат, кто постоянно убегал и возвращался ползком. Он схватил меня на руки и сказал, что его зовут сержант и что, если мы хотим успеть завтра в школу, то придется побегать немного…
Он бежал, виляя туда–сюда, крепко прижимая меня к себе одной рукой. Второй рукой он стрелял из автомата, немного поворачиваясь назад. Иногда сержант как-то странно содрогался всем телом и кашлял, но все равно бежал вперед…
Нам оставалось совсем немного до камней, когда он опять очень дернулся, глухо кашлянул и упал на одно колено…
Его рука очень сильно сжала меня, мне стало больно. Но он снова встал и, сказав мне, что наступил на ежика, медленно побежал вперед. Я смотрела в его лицо, оно становилось белым–белым и губы тоже, а изо рта у него шла кровь… И он все равно бежал вперед… Я тогда подумала, что его руками меня несет Бог…
За камни мы просто упали и покатились. Меня схватила мама. Я очень плакала и не могла успокоиться. Сержант все время кашлял, потом снял с себя бронежилет и отдал нам, он был пропитан кровью, а сам перевалился за камни и пополз назад, к сараю. Там вовсю шла стрельба, но стреляли теперь только оттуда. Мама крикнула ему, чтобы он не шел туда, ведь он ранен, а он ответил, что сигареты там на столе забыл…
Я видела, как он потрогал шею лежащего на земле солдата, потом снял с него бронежилет, каску и забрал его автомат. И начал стрелять. Мы с мамой стали успокаивать детей, они все плакали, а потом к нам подбежали солдаты в черной форме.
Наши. Некоторые побежали, стреляя, в ту сторону, где горел наш сарай и кто–то стрелял, а некоторые остались с нами. В бронежилете сержанта они показали мне шесть вмятин от пуль, которые жилет удержал и маленькую дырочку там, где не удержал…
Мы потом летели на вертолете, а мама мне сказала, что сержанта зовут Данил, и что он придет ко мне в школу 1 сентября с цветами…»
Из двадцати семи человек во взводе осталось четверо. Двадцать три бойца погибли, спасая жизни детей. За совершенный подвиг Данил Бларнейский был представлен к званию Героя России, но не получил его. Из–за ранений, полученных в ходе боя в селе Бамут, в конце весны 1995 года, Данил Бларнейский комиссован из рядов ВС в звании старшего сержанта.
За беспримерный героизм, проявленный при выполнении воинского долга во время операции в Бамуте, указом Президента Российской Федерации от 26 марта 1995 г. Бларнейский Данил Кемалович награжден Орденом Мужества.
Все бойцы были награждены. Почти все – посмертно. Рядовой Чеклецов, которого Бларнейский вынес из под пуль, умер от ран в госпитале через двое суток.
_________________________________________________________________
https://defendingrussia.ru/a/danil_blarnejskij-3049/
Сегодня он работает шеф-поваром в одном из столичных заведений. «Шеф Бларнейский» — так он представился, когда мы договаривались об интервью. А 20 лет назад он был сержантом Бларнейским, одним из тех, кому выпала служба в Чечне. 10 марта 1995 года во время операции в Бамуте перед ним встал выбор: подчиниться приказу или «действовать по обстоятельствам». Об этих самых обстоятельствах и о спасении детей нам рассказал Данил Бларнейский.
Обстановка — война
Меня призвали в армию летом 1994-го. После учебки отправили в Чечню. Я был одним из тех, кто входил в Грозный. Обстановка там? — война. Война. Она не похожая оказалась на то, что показывают по телевизору. Совсем не похожая. Ни один фильм еще ничего подобного не показал. То, что было там — страшно. Но ты идешь и делаешь, что от тебя требуется, потому что ты должен. Чувство долга — очень емкое понятие. Обывателю до конца не понять, что это такое. Это понимание того, что если я не буду делать так, как я должен, погибнет мой друг. Погибнет еще один друг, погибнут еще пять моих друзей. В армии работает принцип спартанской фаланги — один закрывает другого. И если что-то с этим одним, а другой надеется, что он закрыт, то рухнет все — весь строй.
Ни в коем случае ты не можешь быть слабым, закатить истерику, потому что в результате ты, возможно, останешься в живых. Возможно. Но тот, чью спину ты должен был закрывать, он погибнет.
А ты будешь жить всю свою жизнь с тем, что ты сделал. Неизвестно, что хуже: жить дальше с этим или просто нормально сдохнуть.
Чеченская Троя
Бамут — горная деревенька. Там масштабные подземные коммуникации, сложный ландшафт для ведения боя, военных действий наступательного характера. Осаду там можно держать реально долго — это Троя. Туда такую кучу нагнали этой «публики». У них и техника, и живая сила была.
Они в Бамуте очень комфортно разместились. Нам нужно уже было его брать, этот нарыв давно назревал.
В Бамут отправили лучших. А наш разведвзвод был еще и первым, кто туда пришел. Наша задача — закрепиться в определенной точке — дальше нее никуда не двигаться, контролировать определенный сектор, передавать данные. У нас и вооружение было соответствующее: много пулеметов, много тяжелого, скажем так, переносного вооружения, — а это не несет под собой задачи больших передвижений.
Мы пришли, мы закрепились. Нам дали закрепиться — заметили нас. Мы знали, что нас заметили. Но никаких проблем не было, все было в порядке до поры до времени.
Бамут
Заложники
Спустя какое-то время, в секторе, который мы должны были контролировать, начали стрелять. Хаотичные такие, редкие выстрелы в нашу сторону. Мы сначала даже не обращали на это внимания: в тех условиях это нормально. И вот какая-то возня началась в постройке, которая от нас находилась метрах в 50 — хозяйственная явно постройка, вроде амбара — внутри стало происходить что-то недоброе. Там была двойная дверь — одна дверь вылетела, повисла на петле, и мы увидели, что внутри люди. Взрослые и дети. Ни я, ни мы ничего сначала не поняли, кто это и что происходит. Они кричали, а потом стали выскакивать из амбара. По ним начали стрелять. Мужчина — я до сих пор его хорошо помню — ему пол головы разнесло.
Мы докладываем командованию, что идет перестрелка, в сарае явно заложники. Запрашиваем разрешение, чтобы вмешаться. У нас хорошее вооружение, у нас много его, сзади наши, и нас 30 человек — мы обкатанные ребята уже были на тот момент. Категорически приказали оставаться на месте.
Женщина показалась из амбара, она старалась детей назад туда завести, но она уже не контролировала ситуацию — дети обезумели просто от страха. Крик оглушительный стоял детский. Я еще раз запросил разрешение вмешаться — и снова отказ. Я отключился и приказал открыть огонь. Ну, мы и открыли. В ответ начали лупить так, что просто… Дети стали выбегать — та женщина не смогла их удержать. Ей еще мужчина помогал. Они до последнего пытались не дать детям выбежать. Оба погибли.
Сарай загорелся, прямо так ухнуло — из дверей щепки какие-то полетели. Я спросил у ребят, что делаем. Дал условный знак, что я пошел — все они показали то же самое.
Между двух огней
Я выстрелил в рацию, чтобы нас уже не трогали.
Каждый знал, что ему делать. Я первым пошел, потому что командовал, кто-то за мной следом, кто-то прикрывает: у нас четыре пулемета было. Добежал до сарая, кто из детей был ближе — взял и сразу побежал обратно. В каску попали — слетела, в спину справа попали, но я в бронежилете был. Эти «барбосы» потом приутихли — ребята мои тоже же не сидели. Потом опять стрельба.
Смотрю, Сашка — друг мой, мы с ним в Грозном были — упал недалеко. Не сразу, чуть время прошло, несколько минут. Ему обе ноги прострелили. Он с пулеметом был. Кричит нам — «Порядок!». Так он и разлегся там с пулеметом.
А мы туда-сюда бегали, детей таскали в то место, где мы закрепились. Кого-то из них ушибли — быстро все надо было делать, укладывать, как в колыбели, времени не было.
Сашка стрелял, потом даже патронов ему подтащили. Так, потихонечку, детей и вытаскивали.
Осталась девочка последняя, она старше всех была. Кроме меня некому уже было за ней бежать… Я с ней возвращался, и меня пуля достала. Я и не понял сначала, чувствую, слабеть начал. Думаю, все — конец. Сейчас бы девчонку просто дотащить, и все… Доволок ее.
Сашка еще стрелял. Я за ним вернулся. Не добежал бы, если б не он. Думал потащить его за ногу. Он кричит, да и у меня уже нет сил. Я и за шею пробовал его тащить, и за ногу — не могу. Я его немного отодвинул, и за пулемет, эти-то «барбосы» не успокаиваются. Так, чуть-чуть кто-то из моих еще постреливал. Но с той стороны лупили так…
Я на Сашку отвлекусь, чтобы рану там, может, как-то пережать-перетянуть. Какой там! Лужа крови. Самому плохо. Тошнит-тошнит. Стреляют, слышу, а потом ничего не слышу.
Сержант добежал
Потом, помню, как в машине ехал. Госпиталь. Сашка живой еще был. В себя приходил. Спрашивал — как мне потом сказали — «сержант добежал?». Ему сказали — добежал. Он отключился и больше уже в сознание не приходил. Как будто он только для этого очнулся — узнать, жив ли я.
Меня подлечили, а потом комиссовали. Звание дали очередное — старший сержант — и орден «Мужества». Нам всем его дали.
Моя «самодеятельность» в тот момент могла обернуться хреновым чем-то для кого-то другого. Мы же не одни воюем, мы же не партизаны. Это слаженная совместная работа.
Но ту задачу, которую на наш взвод возлагало командование, мы выполнили. Мы там были с определенной целью, и это получилось. В планах командования проблемы не возникло — это, можно сказать, спасло меня от серьезных последствий. Мы никого не подставили — все получилось в этом смысле хорошо, единственное, что не входило в расчет командования, это такие большие потери. Но мы никого не подвели.
В тот день мы вытащили 18 детей. Всех. А нас трое осталось.
Мы поддерживали отношения, но один в психиатрической клинике умер в 2001-м, другой — повесился несколько лет назад.
Обмен ударами
Меня «затаскали» в соцсетях с вопросами, как я мог на такой неравный «обмен» согласиться. Обмен ударами: 27 здоровых мужиков — лучших, это же разведка — положить их за 18 детей, «половина которых вдобавок чеченцы».
Это проблемы, которые мы, взрослые, не можем между собой решить на почве религиозных, национальных или каких-то там еще вопросов.
Какая мне разница, кто из них кто? Хоть эфиопы, хоть чеченцы, хоть русские. Пусть растут и выбирают свой путь. Может, кто-то из них станет гениальным конструктором, кто-то, может, станет преступником — это уже не мое собачье дело. Мое дело — сделать то, что я сделал.
А приказ я не отдавал. Я пошел сам, и спросил мнение других — хотят ли они со мной. Они захотели. Когда нет приказа, работает свободная воля и внутреннее «Я» человека. Они все пошли, потому что это люди с большой буквы были.
Что было дальше с детьми я не знаю. И не хочу знать, если честно.
Я хочу просто, чтобы они были счастливы, и я уверен, что они счастливы. Они стали косвенными виновниками того, что нам пришлось сделать, и того, что получилось в итоге. Но если сегодня мне придется сделать то же самое, я не задумываясь пойду и сделаю. Потому что повар — это не основная моя профессия.
Беседовала Евгения Кочетова
ФОТО: КОНСТАНТИН КОЧЕТКОВ
